Судя по всему, они находились в комнате недостроенного дома. На оконных стеклах еще были наклеены предохранительные бумажные полосы. Из неоштукатуренных стен торчали тонкие хвостики проводки. По углам лежал хлам – осколки кирпича, доски, фанерные обрезки, упаковки из-под строительных материалов. Большие щели в стене были наспех заклеены старыми газетами и пожелтевшими афишами, сообщавшими о единственном выступлении в Фуджитсу всемирно-известного «Джазового оркестра Хьюна». Он разглядел собственные плащ и шляпу, лежащие на пустой картонной коробке из-под утеплителя, его отчего-то неприятно покоробило то, как аккуратно они были сложены.

И пахло здесь так, как обыкновенно пахнет в пустых домах, застоявшейся сыростью, краской и чем-то едким. Значит, не логово Мафии. Просто перевалочная база. Маленькая комната в ничем не примечательном сером обелиске, одном из сотни в городе и, скорее всего, где-то на окраине. В таких местах никто не живет. Даже если он закричит изо всех сил, так громко, что полопаются сосуды в глазах, его никто не услышит. Тут просто никого нет на несколько километров в округе.

Здесь были люди. Один, два, три… Никто не пытался прятаться, все расслабленно сидели или стояли, не прикасаясь к стенам, чтоб не запачкать известкой дорогих костюмов. Кто-то курил, кто-то читал журнал, кто-то равнодушно глядел в окно. Четыре, пять… Пятеро. Все неуловимо похожие друг на друга, все молчаливые и леденяще-спокойные, даже нечеловечески молчаливые, точно накачанные под завязку контрабандным "Иоанном-Молчальником". При этом, надо думать, специалисты своей работы. По сравнению с ними «Дженовезе» выглядели бы дешевыми игрушками.

Сам Соломон был привязан к инвалидной коляске, стоящей в центре комнаты. То, что привязывали на совесть, сознавая всю важность, он понял сразу. Широкие кожаные ремни с двойной прошивкой. Такие не разорвешь и не расслабишь, держат, как стальные обручи. Ловко, сеньоры, очень ловко. Соломон мог лишь шевелить пальцами и кивать головой, что рефлекторно и проделал.

- Мне очень досадно причинять вам подобные неудобства, - задушевно сказал Пацци, кладя на плечо Соломону руку с ухоженными жемчужными ногтями, - Деловой человек никогда не причиняет неудобств своим партнерам, это закон доброго тона в бизнесе. Но есть случаи, когда одни законы приходится нарушать в ущерб прочим. И сегодня вы, сеньор детектив, как раз и есть такой случай.

Пацци улыбался, заглядывая ему в лицо. Он не выглядел грозным или угрожающим – учтивый джентльмен, держащийся с непринужденностью грифа-стервятника. Разумеется, превосходный костюм в полоску, на этот раз – в серую. В руке – дорогая длинная сигарета с фильтром.

- Вас раздавят, Пацци, - прохрипел Соломон, заново привыкая пользоваться горлом, - Вас и ваших борзых щенков. Вы даже не представляете, что сделает Транс-Пол, когда…

Лицо Пацци приняло наигранно-испуганное выражение.

- И в самом деле, что он сделает? Что же? Наверно, комиссар Бобель распорядится перевернуть вверх дном весь Фуджитсу!

- Вы похитили служащего Транс-Пола. Это слишком круто даже для Мафии.

Пацци скорбно вздохнул, крутя в пальцах сигарету:

- Если вы имеете в виду сеньора Пять, этот детектив сегодня пропал без вести во время облавы в подпольной нейро-клинике. Ужасно досадный случай. Но подобное иногда случается. Там ведь был настоящий хаос! Представьте себе, два десятка покойников! Вероятно, его тело просто невозможно опознать.

- Не валяйте дурака, Пацци! Комиссар Бобель не так глуп, как может казаться. Он быстро узнает, кто дал Бароссе наводку на эту клинику. Через пару часов вас уже возьмут за шкирку и запихнут туда, где ваш одеколон способен будет разве что разгонять крыс!

- Ах, комиссар Бобель… Ну разумеется. Славный старик. Нет, он отнюдь не глуп, отнюдь. По крайней мере, не тогда, когда быть глупым невыгодно. Проблема лишь в том, что в нынешней истории ему проще быть глупым, не находите?

Соломон почувствовал, что воздух в комнате стал душным, тяжелым. Количество кислорода в нем явно скакнуло вниз. Мысль о том, что Бобель может бросить своего человека Мафии, как кость собаке, казалась чудовищной, вздорной. Бобель может быть упрям, как осел, близорук, самонадеян, спесив, но Мафию он жалует не больше обычных детективов. Если бы комиссар мог, давно впился в ее змеиную шею, как маленький, но яростный мангуст. Но… Крохотное «но» зазвенело в черепе рикошетом, тщетно ища выход.

Удобно ли будет комиссару Бобелю во второй раз признавать свой позор? Сперва его детектива неизвестный нейро-маньяк запросто потрошит, как обычного уличного зеваку. Потом этот детектив и подавно пропадает без вести. Неприятно. Несомненно мелькнет в новостях. Писаки в последнее время не сильно жалуют Транс-Пол, и всякая его ошибка в резком свете фотоаппаратных вспышек предстает грандиозным провалом. Несомненно, кто-то задастся вопросом – а не слишком ли размяк комиссар Бобель за последние десять лет?.. Не утратил ли он ту хватку, которую прежде так успешно демонстрировал? Не пора ли ему на покой, выстраивать на полочках игрушечных солдатиков и пить чай с кардамоном?..

Соломон ощутил иней на висках. Комиссар Бобель не кабинетный толстяк и не покорный зритель. Он хищник, опытный и опасный. Именно поэтому занимает свое кресло дольше всех своих предшественников. Комиссар Бобель ненавидит Мафию, но станет ли он подставлять свою шею ради его, Соломона, шкуры?.. Шкуры, в общем-то, годной лишь на украшение гостиной, ведь детектив Пять в своем истинном обличье никогда не вернется на службу. В лучшем случае, его блеклый и немощный близнец…

К сожалению, да, скажет комиссар Бобель, окруженный журналистскими софитами, беспомощно щурясь и поминутно поправляя очки, как мне стало известно, сегодня наш лучший детектив, Соломон Пять, погиб во время штурма, прикрывая грудью своих товарищей и коллег. Он погиб на своем посту, на котором провел всю свою жизнь, и его звезда, воссиявшая сегодня на небосклоне Фуджитсу, согрела всех нас в лучах своего…

- Кажется, вы понимаете меня, - удовлетворенно кивнул Пацци, с наслаждением выдыхая сигаретный дым, - Самый опасный противник – глупый. Глупость непредсказуема и неконтролируема. А комиссар Бобель всегда был умен. Он не станет преумножать свой позор. Так что нет, кавалерия по вашу душу не прибудет, сеньор детектив. Вам лучше смириться со своим положением.

Соломон попытался вырвать правую руку, но кожаный ремень, обхвативший запястье, погасил рывок мягко и непреклонно. Кто-то из подельников Пацци издевательски подбодрил его, предлагая попытаться еще раз. Соломон так и сделал.

Спустя две или три минуты он тяжело дышал, позволив голове откинуться на подголовник. Кровь шумела в ушах от бесполезных усилий, но ремни не поддались и на миллиметр. Они сдавили руки и ноги упругими, но невероятно сильными пастями. Пацци с неподдельным интересом наблюдал за его попытками.

- Благоразумие – вот, что отделяет нас от животных, - заметил он, убедившись, что Соломон исчерпал небогатый запас сил, отказавшись от напрасного сопротивления, - Вы благоразумны, как и любой человек. Значит, рано или поздно осознаете невозможность борьбы. Животное никогда не способно его осознать. Примитивный, грубый разум. Животное будет рваться до тех пор, пока живо, бессмысленно терзая собственную плоть и страдая. Человек знает, где пролегает черта бессмысленности, за которой обречены все его попытки. Поэтому я надеюсь на ваше благоразумие. Взгляните правде в глаза, сеньор детектив. Спасать вас некому. И спасать вас никто не будет. Вы наш. Хотите вы того или нет, но теперь вы – актив нашей организации. И, к слову, весьма ценный.

«Спасать от чего?» - хотел было спросить Соломон, но вовремя прикусил язык. В недоговоренностях Пацци, как и в упорном молчании его подручных, сквозило что-то зловещее. Что-то, о чем лучше было даже не думать. Что-то, что противно защекотало внутренности.

- Похищение детектива… - он попытался презрительно улыбнуться, - Далеко же шагнула ваша организация. Далеко за черту и благоразумия и закона. Кто бы мог подумать…